Вообще картина шла легко. Начиная со сценария - я справился с ним за две недели. Начал актерские пробы. Подумал, что было бы интересно вдобавок к Смоктунов­скому собрать здесь и других титанов. Позвонил Бондар­чуку в Италию (он в это время снимал там «Ватерлоо»), предложил Астрова. Он быстро перечитал пьесу, согла­сился.

105

На роль Серебрякова позвал Бориса Андреевича Бабоч­кина, Чапаева из фильма Васильевых. Начали репетиро­вать. Я по ходу дела пытался ему что-то деликатно подска­зывать - со всем почтением к его таланту и возрасту. «Мо­лодой человек, - отрубил он. - Вы мне не подсвистывайте. Я со свиста не играю. Я сам». На этом наша совместная работа кончилась. Роль. Серебрякова досталась Зельдину, за­мечательному артисту и очаровательной личности.

Роль Елены Андреевны согласилась играть Ирина Ми­рошниченко, с которой я прежде не был знаком: мы встре­тились на пробах. Удивительно гибкая актриса, старатель­ная. На Соню долго никого не мог найти. Поехал в Ленин­град. Посмотрел там какую-то телевизионную картину и увидел молодую актрису. Физически это был абсолютно мой тип - курносая, с пухлыми губами, очень трогатель­ная. Я увлекся. Понял, что это и есть Соня. Утвердил, не пробуя. Точнее, пробы были, но неудачные.

«Не страшно, - подумал я. - Поработаем - добьемся ре­зультата».

Начали снимать - у девочки полный ступор. Снимаем, одну сцену, вторую - вижу, плохи дела. Актриса не тянет. Бондарчук посмотрел материал.

- Ну что ты делаешь? Ты же завалишь картину.

- А как быть? Я уже начал ее снимать!

- Возьми Купченко! У тебя ж есть такая актриса! Этим он словно бы дал мне индульгенцию на смену Сони. Я позвонил Купченко, буквально бросился ей в ноги:

- Ира, выручай!

Она согласилась. Опять меня выручила Ириша. Спаси­бо ей! Начали переснимать.

Еще у меня снимались Анисимова-Вульф, Николай Па­стухов. Ансамбль получился прекрасный. Художником был Коля Двигубский.

Я старался увидеть героев не такими, как их интерпре­тировал МХАТ, а такими, какими, на мой взгляд, их пони­мал автор. Станиславский в Художественном театре делал

106

из «Дяди Вани» достаточно романтическую историю, а Астрова играл почти как аристократического Дорна из «Чайки» - ходил по сцене в белой шляпе, дорогих костю­мах. Это был идеологизированный интеллигент, хотя Аст­ров совсем другой. Чехов слишком хорошо знал жизнь уездных докторов. Вспомните доктора в «Палате № 6» - он, как и Астров, выпивает, имеет вид небрежный и даже не­опрятный, просто в силу того, что быт такой. Астров мне виделся человеком опустившимся, ходящим в мятом пид­жаке. Недаром в пьесе говорится о неудачной операции, которую он сделал, о больных, лежащих на полу вместе с телятами. Елена Андреевна говорит об Астрове: «Талант­ливый человек в России не может быть чистеньким и трез­вым». А Станиславский делал из Астрова чистенького и трезвого борца за народное будущее.