К Ванге всегда огромная очередь: в городке специально построили гостиницу для ее посетителей. Ехать к Ванге было страшновато. Не знал, что она мне скажет, да и вооб­ще неприятно знать свое будущее, даже если оно прекрас­но. Лучше вовсе не знать ничего. Если прекрасно - не ве­рится. Если ужасно - тем более незачем. Вовсе не факт, что предсказанное сбудется, - только испортишь себе на не­сколько лет настроение.

Ночь я провел в гостинице. Спать надо было с куском сахара под подушкой, потом этот сахар ты должен был от­дать ей, она по нему улавливала какие-то твои флюиды.

К Ванге меня привели без очереди как VIP из России. Си-

187

дела в кресле за столом женщина с закрытыми вдавленны­ми невидящими глазами. Взяла сахар, потом мою руку - я почувствовал ее горячую ладонь, тяжело посмотрела на меня.

- Садись! Я сел.

- Почему Америка?

Я опешил. Как она могла знать, что я решил ехать в Аме­рику?

- Ты русский, ты художник. Тебе надо быть в России. Работай для России. Зачем на американцев работать?

Голос ее был очень сердит. Передо мной был человек со­ветской закалки, идеологических шатаний не признающий.

- Грязную жизнь ведешь! - сказала она, громко захохо­тав. - Женился бы на мне?

- Не думаю, - протянул я.

- Знаю, что не думаешь. Но грязно живешь, грязно.

Потом сказала еще что-то. Слушать ее было интересно, первоначальный ужас отпустил. Я знал, что кому-то она пред­сказала близкую смерть. Боялся, а вдруг?.. Вроде пронесло...

Так вот от Ванги я отправился в Венецию. Это была моя третья Венеция. Не оставляло ощущение какой-то поте­ри, пустоты. Я уже окончил "Сибириаду", дел - никаких. Пребывал в растерянности и неопределенности.

И там на Лидо вдруг увидел моего любимого Артемона, актрису, нашу советскую звезду, с которой у меня был дав­ний, еще с 60-х годов, роман. Она приехала вместе с карти­ной, в которой снималась. У нее был талант с исключитель­ной живостью изображать собак, за что я и звал ее Артемоном. Секс с этой женщиной был не страстным, иссушающим и мучительным, а жизнерадостным и веселым, каким он был, наверное, у древних греков. У нее вообще легкое чувство юмора, она умеет смеяться. И роман с ней тоже был легкий. Номинально она была замужем. У нас были моменты вдох­новенные, она могла подвигнуть меня на безумные поступ­ки. Помню, однажды я зашел к ней в театр, там празднова­ли премьеру. Играла музыка, бушевали танцы. Я подошел к

188

ней, на глазах у всех взял ее на руки, вынес из театра, поса­дил к себе в машину. Она не сопротивлялась.

Именно к ней, кстати, относятся строки в «Низких ис­тинах» о том, как мама звонила, чтобы почитать мне свои стихи, а со мной в это время женщина. Теплая, полуразде­тая, ждущая, когда раздену ее догола. Но на телефоне -мама, читает, я должен слушать,

Артемон - человек нежный, капризный, внутренне пе­ременчивый, характер сложный, неожиданный. Однажды в Москве она пришла ко мне, а я был в нетерпении, мною владело желание. К тому же я был болен, лежал в постели. Сказал ей: