185

мечательные проекты, рассказывают в интервью о своих сокровенных планах, заключают контракты, снимаются, появляются на экранах... Одни завоевали успех, другие про­валиваются, но снова работают и добиваются успеха. Сно­ва «Оскары», «Ники», «Тэфи», «Эми»... Как тянет попасть сюда, навсегда поселиться в этом мире!

Но как все напряжено в нем! Сколько слез, рыданий, истерик, самоубийств, воплей ненависти, дикой резни, хру­ста ломаных костей, треска хрящей, разорванных смокин­гов и вырванных с корнем волос. И так - за каждый кон­тракт, за каждый поворот судьбы. Кто будет играть, кто не будет играть? Какие интриги идут вокруг этого! И если ты уже на этом ринге, если рвешь зубами чье-то мясо, проди­раясь к контракту, считай себя счастливцем. Все другие сто­ят в бесконечной очереди, и им никто ничего не предлага­ет. Ну, может быть, есть контракты поменьше, и продюсе­ры поменьше, и драка вокруг них тоже поменьше, но суть, в общем и целом, такова. Снаружи цивилизованный лоск, фраки и смокинги, внутри - джунгли, где каждый каждого норовит съесть. В Голливуде это особенно очевидно. Там гигантские деньги, которые могут прийти и уйти в одно­часье, и драка за них титаническая.

Не в деньгах счастье, а в том, что они есть. Я это испы­тал не раз.

МОЯ ВЕНЕЦИЯ

«Возлюбленных Марии» я сначала послал Жилю Жакобу, ди­ректору Каннского фестиваля. Посмотрев картину, он сказал, что порнографию в программу не включает. Сам он мне это­го не говорил, но именно так мне передали. Меня его слова ошарашили. Пару лет спустя, когда «Поезд-беглец» показы­вался в Канне, я напомнил об этом Жакобу. Он опустил глаза.

- Да. Это моя вина. Не разглядел картину.

Уверен, что его отказ проистекал из снобистского пре­зрения ко всей продукции «Кэннона». Ну что ж. Не только

186

режиссерам нужны фестивали. И фестивалям нужны хо­рошие фильмы. Отказался Канн - взяла Венеция.

В Венецию я приезжал уже в четвертый раз. Этот город когда-то навсегда испортил меня как советского человека. В первый раз я был там в 1965 году, увидел город, где каж­дый день праздник. Застегнутый на все пуговицы, прижи­мая к себе заветный чемоданчик с водкой, я чувствовал себя ошарашенным среди загорелых полураздетых людей, запол­нивших морской трамвайчик. Они танцевали и пели; чув­ствовалось, что это на публику, типично по-итальянски: с одной стороны, комедия дель арте, показуха, с другой - жи­вое и искреннее. Тогда мы с Тарковским поссорились из-за Вали Малявиной и проклятой бабочки для фрака.

Вторая Венеция была с Наташей и с «Первым учителем» -я уже писал об этом. Третья - ностальгическая. Было уже начало 80-х, я уже снял «Сибириаду», уже знал, что уезжаю в Америку. Президентом фестиваля был по-прежнему Карло Лидзани, мой старый знакомый, тот самый, который уволок меня от советской делегации вместе с Барбарой Буше, устро­ившей в ту ночь полный стриптиз в баре. Он по старой памя­ти и пригласил меня за счет фестиваля... Но по дороге в Вене­цию я должен был заехать в Софию: болгары пригласили меня с ретроспективой моих фильмов, обещали, что смогу посе­тить Вангу. Ради Ванги-ясновидицы я и поехал.