Можно ли при этом сохранить свою стилистику, поэзию, свой авторский мир? Работаешь, как на боксерском ринге: все в тумане, перед тобой лишь лицо противника - ноги дрожат, кулаки в перчатках машут направо и налево, глоток воздуха в антрактах между раундами, и снова лупишь и по­лучаешь удары. Видишь только одно - ближайшую цель.

На площадку надо приходить, зная досконально от «а» до «я», готовым пусть по минимуму, но все же сделать задуман­ное в пределах отпущенных возможностей. И тогда со вре­менем, может быть, тебе удастся завоевать право работать в условиях, позволяющих чувствовать себя художником.

Я на себе испытал, как голливудские условия, необходи­мость быть все время мобилизованным, сказываются на са­мом языке фильма. Какой бы опытный, сверхпрофессио­нальный режиссер ни делал картину, стилистика всецело утилитарна. Все снимается по типовой раскадровке: общий план, средний, крупный - как делалось у нас в 30-е годы. Своя, авторская стилистика, свойственная Феллини, Антониони, Тарковскому, Герману, - практически невозможна. Американский кинематограф, очень эффективный с точки

179

зрения производственной и коммерческой, расплачивается за это тем, что лишь немногие его мастера - Коппола, Скорсезе, Сидней Поллак, Вуди Аллен - сумели в какой-то степе­ни сохранить свободу самовыражения. Я понял, что нет ино­го выхода, как жертвовать своим авторским языком во имя содержания, которое хочешь выразить. Скажем, я не мог позволить себе два дня репетировать сложную панораму, а потом на третий - снять ее единым куском. Чтобы хоть от­части сохранить свою орфографию, свой синтаксис, прихо­дилось преодолевать огромное давление...

Мы начали озвучание. Делали его в монтажных «Уорнер бразерс». Я ходил по студии и лопался от важности. Я — на «Уорнер бразерс»! Завершаю свою картину!

Там в монтажных появилась миловидная девушка с во­дянисто-серыми глазами, чудным ртом, огромной копной золотых волос. У нее был бой-френд, рок-н-рольный му­зыкант, из неудачников.

Девушку звали Ким Харрис. Монтажные были двухэтаж­ные, на каждом этаже - балкончики. Она стояла на верх­нем этаже, я - внизу.

- Ким, - вдруг предложил я, - поехали отдохнем куда-нибудь на выходные.

- Ага! - с иронией откликнулась она. - На Гавайи?

- Точно! Поехали на Гавайи. - Я сказал, и голова закру­жилась от самой возможности это сказать. Голова-то была советская.

Не помню, что она ответила, но в конце той же недели мы поехали. Провожал ее бой-френд. На Гавайях начался наш роман. После этого мы стали жить вместе. Сняли не­большую двухкомнатную квартирку в западной части Гол­ливуда, недалеко от Калифорнийского университета. Со своим другом она рассталась. После жизни с Ширли Мак-Лейн, в кругу звезд и знаменитостей, я стал жить как начи­нающий американский кинематографист.