Олег Аронсон. Метакино. © Издательство "Ад Маргинем", 2003

47

Янко Слава (Библиотека РоИУРа) || http://vanko.lib.ru

48

фильмов. "Инфантильный под-фильм" — это не фрейдовское бессознательное, это погружение в материальный хаос образов, взаимодействия которых оказываются "началом" всякого твоего действия ("начало" в данном случае является не историческим и не феноменологическим, а скорее началом, понимаемым как делёзианский " генетический элемент", то есть как перцепция любой возможной перцепции, как бессубъектная структура восприятия, несущая в себе изначальное различие, не сводимое ни к какой атомарной сущности)7. Сама восприимчивость мира обнаруживает здесь себя, производя из себя те значения и смыслы, которым предстоит стать фактами реальности индивидуального восприятия. Пазолини неоднократно проводит различие между кино (как системой мимических знаков, которые не требуют для себя значения, являясь по сути прото-грамматическими) и фильмами (в которых уже возобладали знаки культуры и политики). Под-фильм имеет отношение к кино, к тому в фильме, что отсылает нас к опыту детства или архаическому опыту человечества, где мимические знаки обнаруживают себя в исходной чистоте, откуда берет начало генезис любых культурных форм представления реальности.

В своих воспоминаниях Пазолини пишет, что где-то в тринадцать лет наступает "старость детства, то есть мудрость". Характерный для него оксюморон — "старость детства", и очень точный, если мы говорим об "ин-100

фантильном под-фильме" как предварительной метафоре имманентной биографии. Воспоминания детства только тогда образы-воспоминания, когда они беспредметны. Это воспоминания цельности ощущений, их конкретности и значительности. Они проникают в его стихи и прозу, они становятся неотъемлемой частью его фильмов. Такое воспоминание заново переживается в каждом творческом жесте. Нам совсем не обязательно знать, что перенесенные в нашу эпоху сцены с новорожденным Эдипом в фильме "Царь Эдип" воспроизводят обрывочные воспоминания Пазолини о собственном отце. Более того, мы вовсе не принуждены видеть в этих образах самого Пазолини. К тому же мы прекрасно понимаем, что помнить себя в таком возрасте невозможно. Перед нами не просто воспроизведенное воспоминание, но именно образ-воспоминание. Здесь куда важнее антураж того времени, которое сам не помнишь, мундир отца, армейского офицера, пейзажи Фриули, итальянской провинции, где родился и провел детство Пазолини, и т. д. Все эти кинемы формируют образ-воспоминание, провоцирующий переживание, впадение в имманентную биографию. Эти образы Пазолини никогда не присваивает (только его интерпретаторы), они принадлежат также и порядку мифа, но без этих образов невозможно никакое воспоминание. Зрителю остается только энергия воспоминания, материализующая образы прошлого, придающая всем этим кадрам неожиданную достоверность, предельную достоверность, каковой обладает только память и ощущения младенца.