У меня возникла мысль о необходимости расширить нашу возможность организованно слышать. Не ограничивать эту возможность пределами обычной музыки, в понятие «слышу» включать весь слышимый мир"6.

Невозможность остановить движение звукового потока, отсутствие прибора, машины, способной это сделать, привели Вертова к кино, которое предоставляло необходимые возможности для задуманных им экспериментов. Остановка времени, когда музыкальное движение замирает и мы оказываемся в интервале, в котором вибрируют далекие образы и в который мы не можем попасть, если оставляем за собой право слышать в нем музыку, то есть навязывать ему субъективную (мелодическую) чувственность. Такое кино снимается уже для иного зрителя, способного воспринять закон хаоса изображений как новую сборку мира, где нет случайных и ненужных элементов7. 79

Это очень решительный ход, в результате которого музыка, воплощавшая в себе целую идеологию искусства (особенно после Вагнера), оказывается лишь одной из случайностей человеческого выбора. И эта случайность порождает множество вещей, с которыми Вертов не может ужиться. Во-первых, интонация, явление с точки зрения универсального механического глаза просто вульгарное, а говоря мягче, слишком человеческое. Во-вторых, ирония, основная сила теоретического разума, постоянно переинтонирующего сказанное. Вертов стремится к миру без интонаций, без иронии, неявно вводящих вместе с собой мелодическую составляющую в восприятие материи. Его мир кинофактов обязан быть найден в домузыкальном состоянии, поскольку своим присутствием музыка уже придает миру культурный (или культовый) смысл.

Сегодня это не столь очевидно, поскольку внутри самой музыки происходили подобные течения, а то, что получалось в результате, опять же именовалось музыкой, пусть даже "новой". Таким образом, само употребление слова "музыка" приводит в некоторое замешательство, поскольку музыкой уже давно и привычно именуется все что угодно. Она является одним из вариантов онтологии. Но мы должны отдавать себе отчет в том, что это "все что угодно" — продукт выбора вполне определенных ценностей (классических или буржуазных). Когда же Вертов пытается освоить азбуку кинофактов, научиться киноязыку, то эта азбука и этот язык не создаются им, а уже есть, просто человеческое зрение им не обучено, это то, что ускользает именно потому, что для фиксации выбраны интервалы и ритмы музыкально-темпоральной природы, под которую подвёрстывается даже работа глаза. При этом надо оговориться, что в данном случае выражение "уже есть" означает не некоторое вечное наличие (или присутствие) в мире, а именно возможность изменения того, что мы характеризуем как наличное, то есть изменение самого характера присутствия, или, говоря иначе, изменение чувственности. Это означает, в частности, что музыка, музыкальная интерпретация мира, их взаимосвязь, кажущаяся неразрывной, — фантом, идеология определенной политики образа в искусстве, политики, стремящейся к максимальной абстракции образа, видящей в образе приближение к трансцендентации. И музыкальный образ наиболее соответ-80