Напротив, если мы попытаемся обратиться непосредственно к теме любви у Канта, то очень скоро выясняется, что она не столь для него значима. Скорее она возникает в его работах поневоле, когда приходится затронуть еще и этот аспект человеческого существования. Мы находим у него несколько трактовок любви. Одна представляет любовь как моральную категорию, и здесь она выступает в паре с уважением:

"Принцип взаимной любви учит постоянно сближаться между собой; принцип уважения, которое они обязаны оказывать друг другу, — держаться в отдалении друг от друга, и если бы одна из этих великих нравственных сил ослабла, то (если воспользоваться, хотя и в иной связи, словами Галлера) «(аморальное) ничто с разверзтой пастью как каплю воды проглотило бы все царство (моральных) существ»"("Метафизика нравов". Ч. 2, §24).

Другая трактовка связана с любвью как естественной физиологической потребностью, имеющей своей целью сохранение индивида (любовь к жизни) и продолжение вида (половая любовь) ("Антропологическая дидактика". §87).

255

И наконец, любовь дана нам в чувственном опыте (эстетически). В "Наблюдениях над чувством прекрасного и возвышенного" Кант соотносит возвышенное с дружбой (и уважением), а любовь с прекрасным. Он пишет: "Некоторых людей ценят слишком высоко, чтобы их можно было любить. Они внушают нам удивление, но настолько превосходят нас, что мы не решаемся приблизиться к ним с истинным чувством любви" (Раздел второй).

Как видно, любовь для Канта лишена того эротизма, который так явственно присутствует в его описании долга. Он пишет о любви как о нравственном чувстве, потребности, удовольствии, но никак не затрагивает в связи с любовью именно тему способности желания. Между тем опыт любви свидетельствует, как никакой другой, не столько об одном из многих чувств, сколько о том, что именно в любви другой оказывается условием существования "я", когда бытие-с-другим радикально не может быть редуцировано.

Колоссальный, на первый взгляд, разрыв между кантовским отношением к долгу и к любви оказывается почти незначительным, если мы исходим не из той дискурсивной позиции понимания, при которой нам что-то уже известно о каждом из этих понятий. Притом не просто "что-то", но слишком много, когда одно появление слова "долг" или " любовь" приводит к тому, что всегда уже есть подходящая интерпретация для существования данного слова в данном контексте. Эти слова исчерпаны философией, им крайне трудно обрести значение заново. Для этого необходимо, во-первых, развести смысл и опыт. Всякий раз обращаясь к смыслу понятия "долг" мы лишь заново воспроизводим неизбежность моральных императивов, призванных сохранить неустойчивый порядок в отношении с другими. Но, как мы видели, для Канта долг, помимо способности разума, неявно подключает к себе и способность желания, способность преодолеть все склонности личности, вступающие с долгом в противоречие. Иными словами, долг не может быть только предписанием (исходить из закона), при этом он вступает в противоречие с индивидуальными потребностями и удовольствиями, значит, он имеет в своем основании до-законное, не-рациональное и внечувственное происхождение. Это и есть то, что можно описать словом опыт. Но, чтобы не путать этот