Лицо обнажено, лишено всех прикрытий, а потому — максимально абстрактно. Оно неожиданно оказывается "за пределами" внешнего мира, того мира, который мы видим (ассоциируем с видимым) и который нам показывает кинематограф.

Фильмы Бергмана представляют собой череду аффективных моментов, ключевым из которых является крупный план лица, или, следуя Делёзу, крупный план, который и есть лицо. Такие аффективные моменты, когда поведение героев выходит за рамки дозволенного, когда экзальтация уничтожает любые разумные основания поступков, когда крик - единственная форма высказывания, - суть частные случаи устранения той важной дистанции, которая ставится под вопрос крупным планом, то есть появлением "обнаженного лица". То, что происходит в этот момент, можно назвать, следуя Эйзенштейну, аттракционом, или, развивая театральные аналогии, жестом. Однако важнее то, что это мгновение для Бергмана является несомненно этическим, но это не этика разума, а то, что вслед за Эммануэлем Левинасом можно назвать "этической перцепцией", носителем которой является именно обнаженное лицо -разрыв в рациональном устройстве мира.

Олег Аронсон. Метакино. © Издательство "Ад Маргинем", 2003

73

Янко Слава (Библиотека Fort/Dal || http://vanko.lib.ru

74

156

Энергия отрицания, крайний нигилизм в отношении устоявшихся норм общения разрешаются в кадре, в котором все это уже не имеет значения, в кадре, где в видимости лица является лицо Другого. И этот Другой рожден в полном отчаянии, одиночестве и эгоизме как чистая возможность присутствия в мире, возможность иной этики с иными правилами.

Проблема бергмановской этики не в установлении еще одного порядка добра и зла, правды и лжи. Все эти категории — продукты разума, диктующего свои правила чувственности. Для опыта Бергмана эти различия не имеют смысла. Он создает аффективное пространство, где привычный этический порядок ставится под сомнение, где субъект вынужденно оказывается за пределами субъективности, и сознание — уже не "сознание чего-то", а, напротив, оно уже раскоординированно и ненаправленно. Таким образом, "тождественность личности" (необходимое условие классической этики, например, кантианской) разрушается, что позволяет еще раз задаться вопросом об основании того порядка, который регламентирует наши поступки и даже пытается управлять нашей чувственностью. Это всегда зона тайны, к которой стремится философия, а для Бергмана она сконцентрирована в лице.

Хорошо известна тенденция драматизировать всякий опыт, затрагивающий этические основания. Так, несомненно, что причисление Бергмана к экзистенциалистскому типу художественного высказывания связано именно с психологической трактовкой его кинематографических мотивов. При таком подходе "отрицание", "отсутствие", "боль", " молчание" заранее несут на себе пессимистический оттенок, то есть находятся в пределах той системы представлений (этических в том числе), которая как раз и ставится им под вопрос. Да, тождественность личности для Бергмана недостижима, Я всегда разделено, невротическое отношение Я и Другого (всегда выходящего из-под контроля сознания) внутри одной личности несет в себе явный деструктивный момент. Но вспомним еще раз мотив игры, чтобы картина была не столь уж однозначной.