236

Кино способно существовать без зрителя. Можно смот­реть фильм в одиночестве и понимать: это шедевр. Театр существует лишь тогда, когда зритель играет вместе с ар­тистом, между ними - ток взаимоотношений, артист из­лучает и зритель облучен. Состояние, можно сказать, ме­тафизическое. Это и есть задача режиссера - создание те­атральной атмосферы, души спектакля. Замечательно сказано Михаилом Чеховым: спектакль - это живое суще­ство, с духом, душой, телом.

Кино защищено от плохого зрителя. Кто бы ни был в зале, даже самого дурного вкуса публика, фильм не меня­ется. А спектакль меняется. Если зритель не отвечает акте­ру, это создает для него трудный, практически непреодо­лимый барьер. В кино артист уже отснялся, не в его власти что-либо поменять; в театре каждый спектакль - это шанс, наконец, добиться совершенства...

Прежде чем понять любую пьесу, надо понять автора. Делая «Дядю Ваню», я шел, скорее, интуитивным путем. Да, я изучал Чехова, читал о нем, но мне было самому не совсем ясно, что я должен постараться понять. Ставя «Чайку», я уже имел иной опыт, но и тогда лишь начал осмысленно постигать, почему пьеса так глубока и в глу­бине бесконечно туманна. Как то свойственно любой ве­ликой пьесе.

Нельзя понять автора, не поняв время, в которое он жил. Каков был этот человек в реальной жизни? Не в выдуман­ной, какую чаще всего предлагают нам литературоведы, а в реальной. Скажем, великий Пушкин. Хоть он и клеймил в своих стихах рабство, хоть и обожал Байрона, о рабстве не ведавшего, но в бытовой жизни воспринимал крепост­ничество как данность. Писал своему приятелю: «Посылаю тебе девку, позаботься о ребенке». Крепостное право было для него нормальным укладом: купить девку, продать дев­ку, обрюхатить девку - обыденность. И крепостные его, обожавшие барина, вовсе не считали противоестественным свое состояние.

237

Чтобы понять по-настоящему чеховского героя, нужно представить себе Россию конца XIX века. Разночинец-ин­теллигент нянчил в себе чувство вины за несправедливое общество, за крепостное право. Тогда началось это «Вино­ват! Виноват! Мы все в долгу перед народом». Для чехов­ских героев «вина перед народом» — общее состояние ума. Хотя в чем вина? Они ли виноваты в том, что народ бед­ствовал?

Фирс в «Вишневом саде», говоря, что все беды оттого, что крепостным волю дали, пожалуй, по-своему прав. От­мену крепостного права приветствовала далеко не подав­ляющая часть российского общества. Крепостничество кончилось за 30 лет до того, как Чехов начал писать. По человеческому счету - вчера. Оно, по сути, еще жило - в умах тех, кого от крепостного права освободили, и тех, кто были крепостниками. И это чувство вины, как то не раз бывало в России, перерастало в кликушество, в битие себя в грудь. Чехов замечательно писал: «Над смертным одром Пушкина раздавался младенческий лепет Белинского. Во второй половине века то, что слышалось в младенческом лепете, Писарев орал уже во всю глотку. Пусть же остере­гутся худшей клички те чиновники, которые идут по их стопам...»