Господи, сколько раз я пил эту водку вместе со всей этой химией и сивушной грязью! Но вообще-то, если водка успевала достоять положенное, очищалась она не­плохо. Затем в дело шла смородина. Слово какое заме­чательное — «смо-ро-ди-на»!

По весне собирали смородиновую почку и настаивали на ней водку. Настойка получалась зеленого цвета и пах­ла смородиновым листом. Запах смородинового листа, в особенности смородиновой почки, нестерпимо прон­зителен. Замечательный запах! Такой водки получалось не очень много, поскольку и почек можно было набрать тоже не очень много - не обирать же все кусты!

Когда я уехал в Америку, из моей жизни пропало не­сколько запахов - запах смородинового листа, запах можжевельника: дед мой делал можжевеловые палки. Когда я ставил «Чайку» на сцене «Одеона», мне просто позарез нужно было, чтобы у Тригорина была можжеве­ловая палка. Но можжевельника в Европе нет, в Амери­ке его я тоже не видел. Можжевельник мне срезали в Москве и привезли в Париж: Тригорин строгал на сцене можжевеловую палку. И мне казалось, что со сцены в

92

зал шел запах можжевельника такой же незабываемый для меня, как запах смородинового листа. Еще из запа­хов детства, которые навсегда во мне, - запах скипидара и дегтя: скипидаром дед мыл кисти, отмывал краски, дегтем мазал сапоги.

Особенно не хватало мне запаха смородины. Помню, когда мы сошлись с Ширли Мак-Лейн, у нее был кон­тракт на концерты в казино у озера Рино, в Неваде. Это три с половиной тысячи метров над уровнем моря. Око­ло дома, где мы там жили, росла смородина — первая смо­родина, которую я увидел в Америке: в Калифорнии ее нет, там слишком жарко. Была весна, на смородине набу­хали почки; от одного вида у меня все задрожало внутри. На этих почках мы настояли американскую водку, я поил ею Никиту, когда он смог до меня добраться. Этой водкой я поил и Марка Пепло, автора сценария «Последнего императора» Бернардо Бертолуччи - они оба подучили за фильм «Оскаров». Когда мы работали с Пепло, смороди­новая водка очень нас вдохновляла.

Водка на смородиновой почке - это, так сказать, для аристократов. Нормальная же кончаловка делалась так. Бралась смородина, пять-девять килограмм, от ягод от­стригались пупочки, ягода мылась, выкладывалась су­шиться на газете. После четырех дней сушки смородину закладывали в бутыль с десятью литрами очищенной водки. Настоявшись, водка приобретала удивительный гранатовый цвет, на просвет бутыль казалась наполненной красным вином.

Кончаловке отдавали должное все мамины гости - и Алексей Толстой, и граф Игнатьев, и хирург Вишнев­ский, о Борисе Ливанове уж и не говорю. Ливанов как-то пришел к нам обедать, но на час раньше назначенно­го. Мама была занята на кухне, попросила его посидеть в столовой. Когда заглянула туда, на накрытом к обеду столе стоял уже до дна опустевший штоф и блюдо с ос­татками пирога. Мама была в ужасе, высказала своему