57

пания людей, у которых кое-какие деньги случались, ка­ковые, естественно, пропивались. Тогда я заработал свои первые деньги - какие-то несчастные рубли за му­зыкальное оформление спектакля. Рубли, конечно же, остались в шашлычной.

В компании, посиживавшей там, был очень талантли­вый мальчик из Донецка, ныне известный джазовый пиа­нист Николай Капустин. Был Вячеслав Овчинников, с ко­торым мы познакомились в музыкальном училище на Мерзляковке. Я знал, что он очень талантлив, но тогда мы еще не дружили - дружить начали уже в консерватории.

В музыкальное училище я ушел из седьмого класса школы. В музыку к этому времени уже втянулся. Мы те­перь жили на углу улицы Воровского (ныне Поварской) и Садового кольца. Квартира для советской действи­тельности была нереально большой Был кабинет у папы, была своя комната у мамы, была столовая и еще две комнаты - в одной жила Катя с Никитиной няней, в другой - я с Никитой.

Когда я учился в музыкальном училище, потом в кон­серватории, потом во ВГИКе, под роялем на раскладушке у нас всегда кто-нибудь ночевал - Капустин, Овчинников, иногда Шпаликов. Тарковский проспал там до конца «Рублева». Как приятно было оставлять у себя на ночь прияте-

лей! Потом рояль стал уже не нужен, его увезли на дачу.

Лет с семнадцати хочется убежать подальше от роди­телей, не видеть их и не слышать - чего от них ждать, кроме неприятностей! Мы с друзьями сидим у меня в комнате, курим, выпиваем, открывается дверь — отец! Сигареты надо тут же выбросить, бутылку - спрятать.

- Вы что, курите?! - спрашивает отец, нюхая воздух. Вот зануда! Только и ищет повод, чтобы сказать га­дость. И от мамы тоже хотелось бежать, ну разве что кроме тех случаев, когда надо было подластиться, поце­ловать, что-то выпросить.

Лет с шестнадцати, когда у меня уже установился го-

58

лос, он стал очень похож на отцовский. Так что и в кон­серваторские и во вгиковские годы у меня не было про­блем с билетами ни в какой театр. Я звонил администра­тору, говорил с хорошо натренированным заиканием: «Это Михалков. М-моему сыну нужно два билета». Па­пину подпись в дневнике, куда, к счастью, он и мама по­чти не заглядывали, я подделывал идеально. И не только в дневнике. На бланках «Депутат Верховного Совета СССР Сергей Михалков» я подписывался под такими хо­датайствами, о которых он не имел ни малейшего пред­ставления. Все эти безобразия творились запросто, с лег­ким сердцем. С точки зрения морали поведение мое луч­ше не оценивать - все, какие есть на свете, заповеди (кроме разве что первой - «не убий»), нарушались посто­янно. Впрочем, из всех заповедей важнейшей я почитал одиннадцатую, в Библии не помянутую, - «не попадись». Нарушай хоть все десять разом, только не попадайся.

Однажды я позвонил в театр (кажется, Большой), все с тем же заиканьем сказал, что я — Михалков, что мой сын придет сегодня на спектакль, нужно два билета.