Помню Новый год. Пришел Алексей Толстой. С ним была очень красивая женщина, Людмила. Сначала она была его секретаршей, потом стала женой. В Москве было тогда затемнение, на окнах во всех домах - черные шторы. У нас были свечи и керосиновые лампы. По­мню, когда на столе зажгли свечи, на шее у Людмилы та­инственно вспыхнули старинные бриллианты. Маме она подарила флакон духов «Шанель № 5». До сих пор помню их сказочный запах. Это же 1944 год! Может, и запомнилось все потому, что мама потом не раз расска­зывала об этой невероятной в войну «Шанели».

Под конец войны появилась «ант Хелен» - тетя Елена, седая, носатая, смешная дама, занимавшаяся со мной ан­глийским. Она была коммунистка, еврейка, бежала из Лондона, потому что боялась, что немцы придут в Анг­лию, всю войну просидела в России. Нашла, куда бежать! Английским мы занимались вместе с Васей Ливано­вым. Дружили наши мамы. Евгения Казимировна, Васи­на мама, была женщина удивительной, прямо-таки неземной красоты. Она была полька; когда шла по улице, сразу было видно, что она откуда-то не отсюда, откуда-то из Европы, с обложки заграничного журнала мод.

56

Семья разрасталась. Родился Никита. В доме была дом­работница, иногда - две.

У мамы была ближайшая подруга — Ева Михайловна Ладыженская, мосфильмовский монтажер. Она много работала с Эйзенштейном, Пудовкиным, Роммом, впо­следствии монтировала и моего «Первого учителя». (В ту пору еще зачищали эмульсию бритвой, пленку склеи­вали ацетоном. Господи! Какой же я старый, если рабо­таю в кино со времен, когда было такое!)

Так вот, как-то зимним днем 1945 года мама и Ева Ми­хайловна, пообедав и выпив водочки, решили, что самое время учить меня музыке. Мне было восемь дет. Они отве­ли меня в музыкальную школу в Мерзляковском переулке: так началась моя несостоявшаяся музыкальная карьера.

Мама музыку обожала. Она и за первого своего мужа вышла потому, что он играл на рояле и она верила в его артистическую карьеру. Алексей Алексеевич обещал ей, что займется концертной деятельностью, усиленно го­товился, она очень ему помогала, наконец, он дал концерт и провалился. На этом мамина любовь кончилась.

Очень мне повезло, что он оказался плохим музыкан­том. Если бы не это, мама с ним бы не развелась, а зна­чит, и я бы не появился на свет. Но мечту иметь в доме человека, играющего на рояле, мама не оставила. Ожи­далось, что человеком этим стану я.

Я не был избалованным ребенком, какими нередко бывают дети элитарных родителей. Конечно, были и пайки, и разные блага, по чину отцу положенные. Но я учился музыке, а ею надо заниматься каждый день. Я эти занятия ненавидел, думал лишь о том, как от этой повинности слинять. Мама заставляла меня буквально силой. Потом начал втягиваться.

В ту пору я еще не ходил в шашлычную - ходил в ки­нотеатр «Повторного фильма». В шашлычную начал хо­дить где-то с восьмого, с девятого класса, когда посту­пил в музыкальное училище. Там уже образовалась ком-