282

Девятая симфония Бетховена. В принципе я с полным по-

ниманием отношусь и к мелодраме, и к так называемой

"мыльной" опере. Перед тем, кто правильно пользуется ме-

лодрамой, раскрываются широкие эмоциональные возмож-

ности. Я способен - как в "Фанни и Александре" - на

абсолютную свободу. Только я должен знать, где проходит

грани а неприемлимого или смешного.

В фильме "К радости"
я этого не знал. Связь меж-

ду смертью жены и "An die Freude" Бетховена выявлена

небрежно, с непостижимым легкомыслием. Моя первона-

чальная история была лучше. Она кончалась просто-напро-

сто тем, что супруги расходились. Правда, они по-прежне-

му играют в одном оркестре, но жена получает предложение

из Стокгольма, что ускоряет развязку.

К сожалению, я не
сумел воплотить такую незамы-

словато-горькую концовку.

Мои фильмы того периода
страдают одним общим

недостатком - неспособностью изобразить на экране сча-

стливую молодость. Проблема, очевидно, состояла в том,

что я сам никогда не был молодым - только незрелым. Я

не общался с молодежью. Я жил в изоляции от нее, а она -

в изоляции от меня. Одновременно я с риском для жизни

страстно увлекся Яльмаром Бергманом и его манерными

молодежными повествованиями, что отразилось на "Летней

игре" и является самым серьезным изъяном "Земляничной

поляны".

Мир молодежи был чужим
для меня миром. Я за-

глядывал в него, оставаясь снаружи. И когда потом мне в

моих картинах требовалось воссоздать молодежный язык, я

прибегал к литературным шаблонам, кокетливом лепету.

В фильме "К радости"
я изображаю события не

только реальные, но и чрезвычайно личные - отсюда насто-

ятельная необходимость отстраниться, создать достаточный

283



обзор. Я не удержал дистанции по отношению к материалу,

и позтому карточный домик рассыпался.

Воплощение личностного
мотива "Летней игре"

получилось уже более достойно. Я сумел отстраниться по

крайней мере на расстояние вытянутой руки.

У "Летней игры" долгая
предыстория. Началом ее

послужил довольно трогательный, если смотреть во времен-

ной перспективе, любовный эпизод, пережитый мной одним

летом, когда семья жила на Урне. Мне было шестнадцать

лет, я, по обыкновению, увяз в школьных заданиях на лето,

лишь изредка принимая участие в развлечениях своих свер-

стников. Я был худ, прыщав, заикался, если не молчал, чи-

тая Ницше, да и одет был намного хуже всех других.

Фантастический мир лени и распутства в обрамле-

нии первозданного и чувственного пейзажа - а я совсем

один. На этом так называемом Райском острове, на дальней

его оконечности, ближе к фьордам, жила девочка, тоже

страдавшая от одиночества. Между нами возникла робкая