В «Дуэте для солиста» самой трудной была сцена объяс­нения героини с мужем.

- Ты скоро умрешь, а я буду жить, - говорит он.

- Да, я умру, - отвечает она. - Мне уже тебя не хватает. После того как я умру, мои сны будут бежать через твои сны. Здесь опять те же крутые виражи взаимоотношений.

218

В «Стыдливых людях» это монолог Рут на крупном пла­не, где она рассказывает о своем муже, о том, как всегда его ненавидела. В таких ключевых сценах нельзя ошибиться и в самой мелочи. Поэтому я как-то исхитрялся обманывать продюсеров, переснимал неудавшееся, уверял, что делаю досъемки, на деле же - снимал все заново.

Наверное, моим американским фильмам не хватает по­этичности. Я имею в виду не романтизм, не поэтический кинематограф, а «темноту стиха». При кажущейся простоте настоящую поэзию всегда отличает высокое косноязычие. Американский кинематограф подобного не признает. Такие вещи не могут быть плодом расчета, хотя в последнее время нередко видишь, как молодые пытаются придумать темно­ты, заполнить ими чуть ли не весь фильм. Не получается. Магия и тайна не создаются по плану и чертежу. Но, думаю, и мне не давалась высота косноязычия. Фильмам не хватало странности, они словно были из хрестоматии...

Освободившись от эксклюзивного контракта с «Кэнноном», я оказался без работы. От контракта я действитель­но очень хотел освободиться: мне надоело делать карти­ны, не имевшие проката. Я готов был даже заплатить день­ги, чтобы обрести свободу. И заплатил. Много. Дурак, они бы и так меня отпустили. Без денег.

Как раз в это время появился продюсер, предложивший мне маленькую картинку- «Гомер и Эдди». Герой ее Гомер -человек не то чтобы умственно неполноценный, но подзадержавшийся в своем развитии, большое дитя. Он путеше­ствует через Америку и находит себе попутчика, Эдди. У того в голове опухоль, он эпилептик, на него накатывают внезап­ные приступы бешенства. По дороге он несколько человек убивает. В одном из городков Гомер уговаривает Эдди зайти в церковь исповедаться. Священник, выслушав его, говорит: «Тебе надо было в полицию, а не ко мне...» На первый взгляд -чернуха. Но если присмотреться - масса юмора, нежности.

Двое бездомных в огромном мире... Сироты общества, нищие духом. Один верующий, другой атеист. Что-то есть

219

в них и от героев феллиниевской «Дороги», и от «Очаро­ванного странника» Лескова.

Сценарий показался мне интересным. В нем была какая-то странность, мистический финал - с Христом, точнее, сим­волическим Христом, которого изображает бродячий актер.

Я не снимал таких картин - из современной жизни, где сюжет развивается в путешествии. Мне захотелось пока­зать американскую природу, жизнь провинции. Мы езди­ли по стране, искали натуру. В каком-то городке снялись у фотографа-пушкаря, выставив головы в прорези размале­ванного холста - совсем как в былые годы на наших база­рах. Постепенно нащупывался стиль будущей картины -что-то вроде американского Лескова. Хотелось попробо­вать себя в жанре «черной комедии».