Думаю, поездка эта перевернула жизнь и Андрею. Венеция была первым зарубежным городом, где он оказался. Потом он много ездил. Вспоминаю, как он приехал с фестиваля в Нью-Йорке, где показывали «Иваново детство». В Москве был ноябрь, дул жуткий ветер, валил снег, он шел в своих легких ботиночках, купленных в Италии, рассказывал о впечатлениях...

В ту пору я был его оруженосцем. Хотя уже в Вене­ции обнаружилась его первая неприязнь ко мне. Тогда я не подозревал, что случилось это из-за Вали Маляви­ной. Только сейчас, прочитав ее воспоминания о Тар­ковском, я открыл для себя кое-что новое в своих взаи­моотношениях с ним. Помню в одну ночь, где-то часа в два или в три, я постучался в дверь к Андрею:

- Пусти меня переночевать, я хоть на полу лягу.

117

Мне хотелось быть с ним, с героем фестиваля, с чело­веком, которому помогал делать «Иваново детство».

- Не пущу, - сказал он.

Я не знал, куда деваться, пошел на пляж и заснул в шезлонге. Проснулся часов в пять, меня всего колотило от сырости и выпитого вина.

Я опять вернулся в теплый коридор отеля. На катал­ке перед одним из номеров стоял поднос с остатками чьего-то завтрака - недопитый кофе, круассаны. Я по­тихоньку откатил поднос за угол, смел все, что там ле­жало недоеденного. Денег же почти не было! На всю поездку дали долларов двадцать.

Весь следующий день Андрей был со мной очень хо­лоден. Теперь я знаю из-за чего - накануне я полночи просидел в баре с Малявиной и Лилианой Алешниковой. Читая воспоминания Малявиной, я понял, что он был в нее влюблен, ревновал ко мне. Еще узнал, что де­вушек за ночные гуляния со мной проработали на со­брании, устроенном в самом подходящем для него мес­те - на пляже. Андрей в судилище, естественно, не уча­ствовал, но целый день с Валей не разговаривал. Дня через два я попросил у него свою бабочку: мне предсто­яло получать «Бронзового льва». Андрей бабочку не от­дал. Это была самая больная обида - во-первых, бабочка была моя, я же ее ему дал, во-вторых, денег у него было долларов на тридцать больше, он же был гость. Он-то мог позволить себе потратить десять долларов! В итоге бабочку пошел покупать я. Но я все-таки был человек предприимчивый, бутылку водки загнал, вторую - от­дал гиду, который в благодарность отправил меня все с тем же Панном в Москву через Париж.

Еще в Риме, когда мы сидели в «Термах Каракаллы», я набрался наглости и по советской привычке попросил у Феди Шаляпина денег. Он дал тридцать долларов, серь­езную для меня сумму.

В последний вечер на Лидо мы с Тарковским, опья-

118

ненные коктейлем и воздухом свободы, наяривали вдвоем твист на площадке, где играл оркестр. Тут же си­дели, снисходительно на нас поглядывая, Герасимов с Кулиджановым - они твист не танцевали... В Париж самолет прибывал вечером и компания должна была предоставить мне на ночь отель. Мало того что я сверх Венеции увидел Рим, мне еще повезло повидать впервые Париж! Отель «Лютеция» компании «Эр-Франс» находился на бульваре Распай. Потом с этим бульваром в моей жизни будет связано много разного - здесь я встре­тился с Бюнюэлем, здесь я какое-то время жил, но тогда все было впервыё. Я поднялся наверх в свой дешевый ман­сардный номер, открыл балкон - было часов пять вечера, -напротив на балконе такой же мансарды горничная в бе­лом фартуке, белой наколке чистила медные ручки. Слезы навернулись от вдруг нахлынувшего чувства. Значит, есть еще в мире горничные в белых фартуках, медные ручки, мансарды — то, что в России исчезло со времен Чехова!