ВЗРОСЛЕНИЕ 77

Цветаева. Потом йога, Кришнамурти. Потом теософ­ские труды Рудольфа Штайнера. Марксистские работы Роже Гароди, изгнанного за ересь из компартии. Всю эту литературу я собирал, переплетал, у меня все стояло аккуратно на полке.

Лет в 14-15 я выглядел здоровым парнем, был достаточ­но умен, лип к взрослым и потому оказался в компании людей старших меня лет на пять и более. Когда мне было шестнадцать, Мите Федоровскому, внуку Федора Федоров­ского, главного художника Большого театра, уже было двадцать, он учился во ВГИКе на операторском факульте­те, у него была камера. Но главным предметом моей зависти был его потрясающий английский велосипед. В сталин­ские времена, в самом начале 50-х, - это было немыслимой роскошью. К тому же его мать сшила ему невероятные тонкие брючки на молниях, и я умирал от желания иметь точно такие же и такой же велосипед. Он стал таскать меня в компании таких же, как он, молодых оболтусов, «золо­той молодежи». В компании эти входили в основном сту­денты Института международных отношений, Института военных переводчиков, Института востоковедения - все будущие «белоподкладочники», работники МИДа. Там был Виктор Суходрев, впоследствии переводчик Брежнева. Он был очарователен, красив, ничем не походил на рус­ского, феноменально говорил по-английски, что не удиви­тельно - он был сыном дипломата, учился в Англии. От его галстуков, стиляжьих, американских, с абстрактным орнаментом, я просто шатался. В этой же компании был и Люсьен Но (его отец был француз, и у него был французс­кий паспорт), дочь Семенова, замминистра иностранных дел, работавшего с Молотовым. Почти все в те годы жили в коммуналках, собирались компанией тоже в коммунал­ках, выпивали, запускали невероятную музыку - джаз. Армстронг, Гленн Миллер... Вот точно так же, как я ошивался возле этой компании, спустя годы Никита ошивался возле нашей компании.

78

Однажды Митя сказал:

— Заедем к моему приятелю.

Приятелем оказался коренастый крепыш, с малень­ким носом, мускулистыми руками - Юлиан Семенов.

Юлик был выдающейся личностью, я в него влюбил­ся сразу и по уши. Он говорил на фарси, на урду, по-ан­глийски. Он был сыном Семена Ляндреса, в прошлом секретаря Бухарина, его заместителя в «Известиях». Ес­тественно, в тюрьме такой человек не мог не оказаться. Его посадили, на какое-то время выпустили, потом по­садили снова. В очередную такую посадку Юлика выгна­ли из Института востоковедения. Не учась два года, пьянствуя, неведомо как зарабатывая на жизнь - то ли фарцовкой, то ли еще чем-то, столь же предосудитель­ным, - он тем не менее сдал экзамены экстерном.

Вскоре из лагерей вернулся его отец. Я увидел его ле­жащим на кровати, у него был перебит позвонок. Чело­век из тюрьмы, политический - в те времена для всех нас воспринимался как святой человек. Да и по всем ста­тьям человек он был удивительный, образованнейший, обаятельный.