Водопровода в доме не было, в каждой комнате на та­буретке стоял фаянсовый таз с узорами и фаянсовый же кувшин для воды. При мытье или кто-то помогал, сли­вая воду из кувшина, или просто в таз наливалась во­дичка, ее зачерпывали ладонями. У бабушки был умы­вальник, обычный дачный, с металлическим стержень­ком, по которому струйкой текла вода - вот и все достижения цивилизации.

Был медный барометр, по нему стучали - какая будет погода? Отбивали время стенные часы, горели керосино­вые лампы. Провести электричество деду ничего не сто­ило - в полутора километрах была железнодорожная вет­ка. Но электричества он не хотел, не хотел слышать радио, знать, что вокруг происходит. Он предпочитал оставаться в другой эпохе, не хотел жить в двадцатом веке, хотя как художник, конечно же, жил в двадцатом: «Бубновый валет» был одной из самых революционных художественных групп.

Дед жил как русский мелкопоместный дворянин конца XIX века: разводил свиней, окапывал сирень и яблоки, брал мед. У нас была лошадь, Звездочка, я умел ее

27

запрягать. Была телега. Были две коровы, бараны. Уклад жизни был суровый, но добротный, основательный.

В людской топилась печь, хозяйничала Маша, наша няня. На Петров день приходили крестьяне, приносили деду в подарок гуся. В ответ выставлялась водка, начи­нались разговоры про старую, дореволюционную жизнь, когда имением владел Трояновский. С мужика­ми обычно приходил и председатель колхоза, он тоже был из местных.

...Утро. Пастухи, щелкая бичами, уводят коров. Как замечательно спится в это время! В детстве вообще удивительно спится. «Как только в раннем детстве спят...»

Первое развлечение, когда просыпаешься или когда укладываешься спать, - разглядывать бревна, из кото­рых сложены стены. Бревна проложены паклей, внутри дома не закрыты ничем, разве что картинами деда, раз­вешанными на стенах. Замечательно интересно разгдядывать трещинки на бревнах, глазки от сучков: вообра­жение складывает из них то знакомые лица, то какие-то фантастические морды - с тремя глазами, с двумя рта­ми, с огромной дырой носа. Стараешься удержать это в памяти, потому что если отведешь глаза, то потом уже никак не найти пригрезившейся личины. В щели и трещины я прятал конфеты, чтобы не сразу их съесть, от­тянуть удовольствие.

Когда трещины в бревнах становились уже слишком заметными, их заливали воском. Воск был из ульев. Дед сам отгонял пчел дымовиком с раскаленными углями (у меня до сих пор шрам от ожога дымовиком), весь об­лепленный роящимися насекомыми, вытаскивал из уль­ев соты. Нижний слой воска срезался, закладывался в се­паратор, рукоять сепаратора раскручивалась, и шел мед - цветочный, липовый. С ним все пилось и елось. Запах меда, дед, качающий рукоять маленьких мехов дымовика, - все это потом стало частью фигуры Вечного деда в «Сибириаде».