В 1988 году мы с Юрой Нагибиным писали сценарий «Рахманинова». Он приехал ко мне на съемки «Гомера и Эдди». Ему было все интересно. Снимал я в штате Оре­гон. Место красоты удивительной. Океан, скалы, горы, леса стоят, река, обрывы, скалистые берега — очень мощ­ная природа, то же ощущение первозданной дикости и нетронутости, как у нас где-нибудь в Западной Сибири.

Юра приезжал с утра на съемки, брал для опохмелки пивка, сидел нахохлившись в черном пальто на скамееч­ке. Холодно. По вечерам мы пишем сценарий, днем он свободен. Я снял с ним какой-то кадр, чтобы просто оп­равдать его присутствие, суточные, которые ему платят. Рядом я снимаю. Ему спокойно, уютно.

- Ты что такой грустный? - спрашиваю я. Он сидит, смотрит вдаль. Течет река. Мощная, как Енисей. Горы. Красиво.

- Сижу и думаю, - говорит он. - Вот видишь - река? Такая же, как наша. И течет, как у нас. Но она, бл..., бес­партийная. Горы стоят, поросшие тайгой, хвоей - бес­партийный лес. Видишь, чайка летит над дымом, кото­рый из трубы идет. Беспартийная чайка. Понимаешь? И мне так от этого гнусно...

Так он себя чувствовал в 1988 году, когда уже была перестройка и вроде все так переменилось. Но в глав­ном Россия продолжала быть прежней. Красивая стра­на, но все равно каждая елка в ней партийная...

Все те же ощущения я пережил десятью годами рань­ше - когда жевал сэндвич на зеленом хайлендском газо­не. Системе я уже был неподвластен. Незадолго до этого

199

была пышная премьера «Сибириады» в «Октябре». Ермаш делал все, чтобы меня удержать. Шампанское ли­лось рекой. «Хочешь снимать «Рахманинова», сейчас за­пущу», - говорил он. Но в голове у меня было другое. Я думал: «Почему Спасскому можно, а мне нельзя». Хотя знал, что Спасскому за свое законное право жить за ру­бежом (он тоже был женат на иностранке) пришлось очень сурово повоевать.

Отъезд за границу означал выход из системы. Но за выходом из одной системы последовал вход в другую. Игры с другой системой, другой властью начались в Голливуде. Там не сразу, но пришлось убедиться, что Голливуд - тот же самый ЦК КПСС, только в зеркаль­ном отражении. Голливуд - это собрание хорошо выг­лядящих или старающихся хорошо выглядеть загоре­лых, наглаженных, наманикюренных перепуганных лю­дей. Впрочем, о Голливуде позже.

БЮНЮЭЛЬ

Когда началась моя парижская эпопея и Европа перестала быть недосягаемой мечтой, Анри Ланглуа, президент Па­рижской синематеки, устроил у себя просмотры «Перво­го учителя». В это время я уже был достаточно известной фигурой во Франции. После огромной статьи Сартра об «Ивановом детстве», после «Андрея Рублева» и «Первого учителя» мной заинтересовались интеллектуалы. Одним из зрителей оказался Анри Картье-Брессон. «Первый учи­тель» ему очень понравился, и прежде всего своей эстети­кой, использованием случайных композиций. Ланглуа познакомил меня с ним.