Неофициальный сайт Екатерины Масловской |
|
|
Мама рассказывала, что всех своих детей задумывала.
Она с самого начала хотела сына, но первой родилась дочь. Потом, беременная
мной, она задумывала, каким я должен быть, какой характер, какая профессия,
какая судьба. Думаю, меня она любила просто безумно. Она вообще была человеком
на редкость страстным. Это я понял очень поздно. Поздно, по причине своего эгоизма. К матери я относился,
как, впрочем, относятся и все прочие дети, - потребительски и жестоко. Ребенок
всегда чего-то требует и никогда ничего не дает. Могу судить по своим детям.
Они ведут себя, как молодые животные. Чего-то все время хотят, и при этом немедленно. Мама старилась. Я взрослел. Она начала делиться со
мной какими-то своими мыслями. Я очень терпеливо выслушивал все, что она
говорила, а ей уже многое хотелось мне рассказать, но слушал ее всегда как бы
по сыновней обязанности, со скукой. Голова была забита другим - девочками,
вечеринками, друзьями, кино. Я уже ходил в Дом кино, прорываться туда было
очень сложно, особенно на американские, французские фильмы; администратор
Тамара Леонидовна по знакомству давала мне билеты - как сыну Михалкова. 49 Потом и я стал давать маме какие-то творческие советы.
Я уже становился более зрелым, годам к двадцати пяти у меня был какой-то опыт,
знания. Это я познакомил маму с песнями Эдит Пиаф, она потом перевела их,
сделала две книги о ней. Это я познакомил маму с песнями Жоржа Брассанса - у
меня были французские друзья. Коля Двигубский, мой сокурсник по ВГИКу,незадолго
до того реэмигрировавший из Франции, притащил пластинки Брассанса. Наши взаимоотношения с мамой начинали становиться
взаимоотношениями взрослых людей. Очень часто мама говорила, что пишет новый
рассказ или стихотворение. - Сейчас я тебе почитаю. Это было всегда так некстати! Редко я воспринимал
всерьез хоть что-то из того, что делали мои родители. Но надо было слушать, я
набирался наивозможнейшего терпения и внимания - правда, в этот момент нередко
рядом со мной сидела какая-нибудь девушка, и руки мои бродили по самым
интересным ее местам. Когда я уезжал в Америку (точнее, уезжал я во Францию,
но знал, что там не задержусь), сказал маме, что не вернусь. Мы очень долго
дискутировали об этом, у нее на глазах были слезы, она говорила: «Этого ни в
коем случае делать нельзя». Она боялась, папа долго вообще ни о чем не знал.
Когда узнал, вознегодовал. Я сказал ему тогда: «Если не уеду, стану диссидентом.
Все прокляну. Надоело. Больше так жить не могу. Мне неинтересно. Или скандал,
или я уезжаю. Не уеду - будет хуже. Я страшней для тебя здесь». Это его
напугало. Потом, когда мы с мамой уже после премьеры «Сибириады»
сидели в машине, она сказала: - Ты прав, ты прав... Я не должна тебя осуждать, ведь
я сама когда-то вот так же уехала. |