Ей невероятно нравилось все, что она вспоминала. Я же думал: «Неужели это был я? Неужели я был таким хамом, таким наглым, бесцеремонным, грубым, самоуверенным, бьющим на примитивный эффект, безапелляционным юнцом?»

- Неужели это правда? - спрашивал я у нее. А она продолжала петь свою волшебную песню как самую счастливую песнь своей жизни.

Не скажу, что у меня отменная память. Наверное, многое предстает в ней искаженным и затуманенным. Но тот Андрей, о котором так упоенно рассказывала она, молодой, двадцатипятилетний, убежденный в своей гениальности, ведущий себя так, будто все моря ему по колено, конечно же, это не я. Это какой-то другой, чужой, незнакомый мне человек. Если через десяток

330

другой лет все еще буду жив, мне, быть может, покажет­ся очень странным то, что я делаю сейчас.

Человек вообще редко задумывается о том, что он де­лает и почему то или это делает так, а не иначе. Менее всего задумываемся мы о мотивах своих поступков. Только в последнее время я стал изредка смотреть на себя со стороны, стараться понять причины, почему я сейчас раздражен, почему глух к чужим словам.

Недавний сюжет. Два взрослых человека, убеленных сединами (один из них - я), припали к телефонным трубкам. Оба затаили дыхание, высунули языки. Мой приятель разговаривает с женщиной, я тут же, рядом, открыто подслушиваю. Он разыгрывает с ней любов­ную сцену, мы оба катаемся до коликов. Неужели нам по шестьдесят? Два идиота! Но удовольствие немысли­мое. Спустя полчаса после этого спектакля мы идем обе­дать к нему домой, где нас ждет его милая жена, взрос­лые дети, мы ведем за столом интеллектуальный разго­вор о преимуществах христианства над иудаизмом, о философских аспектах архитектоники художественного произведения. Мы невыносимо серьезны, у нас постные глубокомысленные физиономии. Я смотрю на прелест­ное лицо его жены и думаю: «Боже, если б она только знала, чем только что занимались уважаемый ею кино­режиссер и обожаемый ею муж!»

Пока у мужчины есть иллюзия, что он мужчина, а у женщины, что она женщина, мир воспринимается с на­деждой. Я говорю об иллюзии. Не важно, как обстоит в реальности. Для мужчины, если иллюзия жива, игра продолжается - игра, совсем не обязательно любовь.

Мужчина и женщина совершенно по-разному относят­ся к своей сексуальности. Женщина рассматривает ее ис­ключительно с точки зрения производимого на мужчин впечатления. Для мужчины его сексуальность выражается гораздо более примитивным образом: может или не мо­жет. Женщина от природы лишена страха импотенции. Ей

331

нет необходимости свою сексуальность доказывать. Муж­чина же должен доказывать постоянно, причем не женщи­не, а себе самому. Старая шутка «Наконец-то стал импо­тентом - как гора с плеч», в сущности, очень верна.

Мужское либидо - синоним эрекции. Мужская эндок­ринная система производит тестостерон, а это не только то, что заставляет мужчин иметь повышенное или про­сто нормальное либидо, но и то, что, как выясняется, за­ставляет человека творить. Мне кажется, что творческая потенция и потенция сексуальная тесно связаны, хрес­томатийное подтверждение чему - Болдинская осень Пушкина. Очень мудро сказал Альберто Моравиа: у ху­дожника может быть только один недостаток - импо­тенция. Мудро, хотя и небесспорно. Нормально дей­ствующая гормональная система мужчины - источник жизни, основа его хорошего самочувствия.