С этой точки зрения конструкция вещи, ее архитекто­ника, ее саморазвитие, спады и подъемы динамики требу­ют самого серьезного драматургического расчета.

Мне дороги в картине образные рифмы, именно здесь они стали для меня своеобразным методологическим хо­дом, организующим материал. Скажем, кусок цепи из ост­рога - два звена. Мальчик получает их от беглого каторж­ника Родиона, они переходят по наследству от одного пер­сонажа к другому, от одного поколения к другому. Или Вечный дед, никогда не умирающий персонаж, появляю­щийся на экране всякий раз, когда возникает ощущение метафизики мира. Или звезда, на которую Афанасий ру­бит дорогу. Дорога на земле, звезда на небе, падают со сто­ном деревья, звезда задает дороге направление и приво­дит ее на Чертову гриву, в непролазную топь, к дьяволу. Дорога, которая должна была увести из этой деревни к жизни, приводит в самую смерть.

Образ звезды как персонажа возник из пастернаковского стихотворения («Из щели дуло...») - о волхвах, пришед­ших к младенцу Христу. Они склонились над колыбелью, и вдруг кто-то их отодвинул. Обернулись - с порога смот­рела Звезда рождества. Звезда как действующее лицо - у Пастернака и у нас.

Точно так же рифмуются и убегания из села - герои жаж­дут вырваться отсюда. Но убегание ведет к смерти. Те, кто покинул село, погибают. Село в «Сибириаде» - архетип всей жизни. Вырывание из села, насильственное или доброволь­ное, есть вымывание из жизни, прямой путь к смерти. Кар­тина имеет симфоническую многоплановость и объем.

146

Совсем не просто было все это придумать. Не сразу при-думалось решение эпизода убийства Кольки Устюжанина, непонятно откуда появившиеся в избе цыплята - предвес­тие того, что Спиридон где-то рядом. Очень трудно было создать иррациональное ощущение страха в эпизодах Чер­ной гривы - никогда до этого не снимал страшных вещей.

Я уже говорил о финале, празднике сквозь слезы, этом подарке от Феллини.

Леван - человек самоотверженный. Не забуду его на съемке нефтяного пожара, в черном клеенчатом плаще, с фанерным листом, повязанным над головой. Всякое мог­ло случиться, взрывалась и заваливалась нефтяная вышка, летели в разные стороны здоровенные болты и гайки, тек­ла горящая нефть. Съемку готовили как военную опера­цию. Ошибиться не имели права - второй вышки нам ник­то бы никогда уже не дал. Азарт съемки был такой, что не­мудрено было забыть в раже о собственной безопасности...

Лева человек цельный, ясный, преданный. Когда тяже­ло заболела его мама (это случилось уже под конец «Сибириады»), он не поверил врачам, уехал к ней в Тбилиси, по своему разумению ее лечил, выхаживал, кормил, изобретя какую-то специальную методу, и несколько лет жизни для нее отвоевал.

Вот такой человек! Благодарен судьбе, что свела меня с ним.