Весь ужас сталинизма в «Ближнем круге» идет через Катю. У других героев жизнь относительно благополуч­ная - естественно, за исключением того, что их ни на ми­нуту не оставляет страх. Но они уже привыкли жить в сфе­ре высокого напряжения. Линия Кати - вроде бы второплановая, параллельная основному сюжету, но без нее и сам сюжет был бы неполон, и внутренняя драма героя не обо­значилась бы с такой остротой...

Арон Губельман - один из тех, кто сам был орудием Ста­лина, исполнителем его воли, проводником его политики. Затем стал его жертвой...

Одно из наибольших достижений цивилизации - возрос­шая цена человеческой жизни. В средневековой Европе эта цена была невелика-достаточно вспомнить шекспировские пьесы. Но и сейчас, если посмотреть на Юго-Восточную Азию, Африку, Латинскую Америку, нетрудно увидеть, что и там цена человеческой жизни не выше, чем в Англии XV века. Вот и задайтесь вопросом: в каком веке живет Россия?

Евреи человеческую жизнь ценят очень высоко. Они много потеряли: для маленькой нации шесть миллионов -Цифра гигантская. Каждый третий. Но я слышу голоса моих соплеменников: «Ну, потеряли! Чего орать-то?! Мы тоже

270

потеряли в войне сорок миллионов - мы же не орем!» Жаль, что не орем. Евреи орут, и правильно делают. Это только вызывает уважение.

Я, конечно, не надеялся, что перемена, происходящая в финале фильма с нашим героем, его осознание своей вины за сталинизм, и понимание, и искупление, произойдет со всем русским народом. Это все процессы невидимые, ме­тафизические; если в фильме они хоть как-то отразились, значит, мне удалось коснуться главного.

В свои тетради я выписал слова Александра Блока: «Най­ти соотношение между временным и вневременным. По­чувствовать соизмеримость частного и истории, размах власти, в котором есть скрип костей и свист сквозняка».

Обретение чувства вины, изменение ощущения себя во времени - категории вневременные. Продукт коллектив­ного сознания. Почти мифология. Когда в коллективном сознании возникает чувство вины - это уже вневременное.

«Ближний круг» я монтировал в Лондоне, прилетел на запись музыки в Москву, на следующий же день разразил­ся путч. Мы сидели на «Мосфильме», мимо окон проезжа­ли военные машины, я сказал Джеми Гамбрелл, приехав­шей специально из Штатов готовить со мной и Липковым книгу к выходу картины:

- Ты понимаешь, что сейчас творится история?

Чувствовалось, что именно в эти минуты происходит не­что, колоссально меняющее жизнь всего мира. Крах, конец великой мечты. И начало чего-то нового, в тот момент неве­домого...

АНТИРУССКОЕ КИНО

- Ты что?! Ты понимаешь, что ты пишешь о русском наро­де?! - Из трубки раздавался гневный голос моей любимой актрисы Ии Саввиной. - Это же издевательство! Они же, мать твою, абсолютно не такие! Они же святые люди! Ты, ... твою мать, понимаешь, что это за народ?!