Сам человеческий тип Рахманинова очень мне дорог, бесконечно напоминает тот скромный, в известном смыс­ле аристократический, страстный, пылающий и в то же время очень сдержанный внутри русский характер, отли­чавший Чехова, Врубеля.

Предки Рахманинова были из татар, об этом говорит сама его фамилия. Шаляпин звал его татарвой, в его музы-

213

ке всегда были сильны восточные мотивы. Родился он в семье разорившегося дворянина, жил скудно, зарабатывал уроками. Конец обучения в консерватории особыми успе­хами ознаменован не был. И слава, и состояние были зара­ботаны упорным трудом: он построил дом, имел авто­мобиль, но после революции все национализировали. Уехал за границу, все начал с нуля, мытарствовал. Поселился в Швейцарии. Опять построил дом, посадил сирень, пере­вез свои любимые самовары и лавки, вызвал из России свою служанку... Но вскоре началась война. Ужасы фашизма потрясли его. Он бросил все и бежал на край света, в Аме­рику. Он беспрестанно хотел защитить себя своим домом, своим миром, но этому не суждено было свершиться: его настигла болезнь.

Сирень, которую так любил Рахманинов, которой посвя­щал свои романсы, которую увез с собой из России и пы­тался посадить и в Калифорнии, там не цвела. Не тот кли­мат. И сам он на американской земле не мог писать музы­ку, стал исполнителем...

Рахманинов - трагическая фигура. Горько читать его признания: «Я не пишу больше музыку, потому что у меня порвалась духовная связь с Родиной... У меня есть слава, успех по всему миру, а Родины нет». Свою трагедию скры­вал от других - человек он был закрытый...

Со временем нашелся продюсер, согласившийся профи­нансировать написание сценария. Я приехал к Нагибину в Москву, мы приступили к работе. Был уже 1985 год. С это­го момента мы часто встречались и очень подружились. В течение пяти-шести лет я часто бывал у него на даче, мы работали, говорили о разном, общались. Круг нашего об­щения был очень широк. Нагибин меня чрезвычайно воз­буждал, о чем бы мы ни говорили. По натуре он был очень любознателен, его интересовало, что я думаю по тому или по этому поводу. Он был исключительно образован, слу­шать его - на любую тему - было интересно. Мы говорили обо всем - культуре, политике, религии, сексе.

214

Мы затеяли своего рода игру: говорили друг с другом, как говорили бы Сталин с Брежневым, или Берия с Рахма­ниновым, или Сталин с Горбачевым. Играя, пытались спро­ецировать на наш замысел перипетии истории страны, не только прошлой, но и будущей. Нагибину было интерес­но, каким я представляю себе будущее развитие событий в России. Уже начиналась перестройка, с каждым моим при­ездом климат в стране ощутимо менялся.

Я добился для Нагибина хорошего контракта, он при­ехал ко мне в Америку, был на съемках «Гомера и Эдди». Я его снял в церкви, у него был крупный план: молился, вста­вал, уходил. Седой алкаш с измятым лицом. Я смог ему за­платить за съемки какие-то деньги. Потом он приехал в Лондон, где я заканчивал работу над картиной.