Актриса Зоя Федорова пришла к нам прямо из тюрь­мы. Интересно, почему к нам шли люди? Это я понял много позже. Шли потому, что знали: их примут.

Я и не ведал, какая страшная жизнь была вокруг. Нас она словно бы не касалась. Точнее, это тогда я не ведал, какая она страшная и что касается всех - нас, естественно, тоже.

Потом я спрашивал у отца:

- Ты боялся?

- Нет, - отвечал он, - не боялся.

- Как не боялся?!

- Знаешь, посадили того, посадили этого. Думаешь, если посадили, значит, за дело, значит, виновен. Но я-то не виновен. Лучше так думать, потому что, если не за дело, тогда катастрофа. Тогда нельзя жить.

17

Думаю все же, это неправда. Или не вся правда. У отца четко работала интуиция. Туда, куда лезть не про­сили, он не лез.

У меня есть запись, где отец рассказывает, как после приема в Кремле его пригласили к Сталину. Там были Сергей Герасимов, Григорий Александров, Николай Вирта, Александр Корнейчук; все пытались встроиться в разговор, а отец сидел в уголочке на стуле.

- Чего ж так? — спрашиваю я.

- А чего я полезу? Лучше не лезть. Сколько раз Василий Сталин приглашал меня к себе в дивизию с Эль-Регистаном! Вроде как по делу, но, наверное, без выпивки тоже бы не обошлось. Я всегда находил повод не пойти. Моя мама говаривала: «Кого жалуют цари, того не жалу­ют псари». Зачем попадать на отметку?

Вроде бы Сталин даже внимания не обратил на отца. Поздоровался, и все. К себе не подозвал. Но, думающему понравилось, что Михалков не высовывается. Понимает, что лезтъ не надо. В людях Сталин разбирался. В годы бо­лее поздние, в конце 50-х, отец уже не обошелся без учас­тия в политических играх, но во времена сталинские предпочитал быть просто детским поэтом. Он много добра сделал людям - вытаскивал из тюрем, лагерей (не всегда получалось, но, бывало, и получалось), устраивал в больницы, «пробивал» квартиры, пенсии, награды, — по­рой вовсе не тем, кто помнит добро. Последнее, кстати, отца никак не переменило. Его жизненным принципом как было, так и осталось: «Если можешь, помоги». Вооб­ще он человек редких качеств, хотя, конечно, все речи, какие полагалось произносить председателю писатель­ского союза и депутату разнообразных советов, произно­сил и, что полагалось подписывать, подписывал.

- Коммунистом не был. Членом партии, да, был, -недавно сказал мне отец. — Трудно было не быть. А вот Фадеев был коммунистом. Потому и застрелился. Многие прежде думали - потому что стали возвращаться из лаге-

18

рей люди, которых он «сдал». А сейчас опубликовано его предсмертное письмо в ЦК ВКП(б), стали приходить до­кументы из архива, и по ним видно, скольких он пытался спасти, сколько писем писал в защиту посаженных писа­телей! Нет, он мог не бояться смотреть людям в глаза. Он просто не мог пережить крушения своей веры...