- Пожалуйста, - говорю я.

А мне уже надо быть в Париже. К черту Париж!

Провожаю Лив на ее машине. Потом, больной, ката­юсь по городу, плохо соображая, что происходит. На сле­дующий день встречаю ее, по-прежнему больной. Завтра надо лететь в Париж, откладывать больше нельзя. Топа­дзе сидит в моем номере, не выпускает меня из виду.

Мы поехали к Лив.

- У меня дома мама и дочка, - сказала она. - Сейчас они уже спят.

Лив - человек застенчивый, глубокий, очень цельный.

Сначала мы сидели в столовой, еда была невкусная. Пили много. И вина, и норвежской водки «аквавит». Потом перешли к камину, посидели на диване, спусти­лись на пол.

- Я с тобой спать не буду, - сказала она, глядя в огонь.

- А мне не надо, - сказал я.

Так мы просидели часов до пяти утра, ели, пили вод­ку, смотрели в камин. В семь я простился и поехал в аэропорт.

Там я проболел еще дней десять - за мной ухаживала теща. Дочке было уже четыре года.

Я позвонил Лив, оставил ей свой телефон. С этого мо­мента мы через день перезванивались.

Потом они с Биби Андерсон уехали отдыхать на ка­кие-то острова в Вест-Индию. Зимой все нормальные люди в Европе едут отдыхать куда-нибудь, где потеплее. Она звонила мне в Париж, мы разговаривали часами.

С Биби Андерсон я уже лет пять как был знаком, мы встретились в Москве, подружились. Наверное, они с

210

Лив, две подруги, отдыхая на островах, обсуждали этого странного русского.

Наши разговоры с Лив потом перешли в переписку, мы стали близкими друзьями.

- Приезжай в Москву, — сказал ей я.

Весной в апреле она приехала. Жила у меня на даче. Я показал ей на «Мосфильме» свои картины.

Дня через четыре - звонок. Из Осло звонила мама Лив, дама строгая, сильно антисоветская.

- Позвони Ингмару, - сказала она. Лив позвонила. Красная от возбуждения, положила трубку, со слезами стала собирать вещи.

- Ингмар требует, чтобы я немедленно вернулась. Сказал, что, если не вернусь, не будет снимать меня в «Змеином яйце».

Замечательно смотрела она на меня через стол свои­ми детскими голубыми глазами. Такое в них было дове­рие и недоверие!

Лив - человек очень цельный. Она вынуждена была уехать немедленно, в этот же день - требование Бергма­на было ультимативно. Насколько могу судить, человек он очень ревнивый. Они уже тогда расстались, вместе не жили, у него была новая жена, но все равно он крайне ревниво следил за Лив. Говорили, что во время съемок он даже поселил ее в гостинице в номере напротив свое­го, держал дверь открытой, мог наблюдать, когда она приходит, одна ли приходит.

В это время я уже снимал «Сибириаду». Снималась у меня Наташа Андрейченко, тогда она была вся из себя сибирская - круглолицая, румяная, ядреная. Привел ее ко мне Саша Панкратов-Черный (вторую половину фа­милии к своей настоящей в то время он еще не приде­лал, был просто Панкратов). Саша был моим ассистен­том и исполнителем одной из небольших ролей - рабо­чего-буровика, бывшего уголовника. Я набирал артистов и подумал, что Лив может сыграть Таю.