Приехав в Париж, позвонил ему. Вообще-то он гово­рит по-русски, но мы разговаривали по-французски. Он назначил мне встречу в кафе театра Буф дю Нор. Мель­кала мыслишка, что все-таки это Брук, режиссер, первая величина мирового театра, сейчас мы с ним куда-то за­катимся, может в хороший ресторан: на свои обедать в ресторане мне не по карману - пообедаем на его.

Встретились на углу в задрипанном парижском кафе. Табаком воняло - хоть нос затыкай. Заказали чай. На­дежды на ресторан вмиг истаяли.

Очень хотелось посмотреть, как он работает. «Хоро­шо, - сказал он, - приходите. У меня через час репети­ция начнется».

204

Так я оказался в театре Брука. Обшарпанные стены, разнокалиберные стулья - двух одинаковых нет. На сце­не песок. Артисты сели в кружок, взялись за руки, за­молчали. Я открыл от изумления рот: что это? Они про­сидели так минут пять, просто держась за руки, в круж­ке. Как мне потом объяснили, Брук пытается вводить артистов в творческое состояние через медитацию, че­рез передачу энергии. Необычен был состав его труппы: французы, американцы, итальянцы, два китайца, и все (кто не французы) играют на каком-то ломаном фран­цузском. Было ощущение бродячего театра, семьи цир­качей или чего-то в этом роде... Он работал тогда над «Кармен», но пели совсем не по-оперному - вполголоса. На сцене сидели три или четыре музыканта, актеры свои арии негромко напевали и потрясающе играли. Речита­тивы были важнее самой музыки. Музыка существовала лишь как дополнение к слову. Я был потрясен этим представлением: впервые мне воочию показали, как из оперы можно убрать всю оперность.

Брук - один из тех режиссеров, кто помог понять, как, не тронув текст, сделать его абсолютно театральным и в то же время остаться в пределах грубо земного - во тьме низких истин, не поднимаясь к возвышающему обману. На сцене была реальность, но в то же время это была те­атральная реальность. Его восьмичасовой спектакль (он шел два вечера) - «Махабхарата» - был чем-то фантас­тическим по простоте. Брук - один из немногих, кого постмодернизм не коснулся. Основы и первоисточники его театра там, где играют на ситаре, балалайке, гитаре -на инструментах, под которые поет самый простой че­ловек. Он всегда искал в этом кругу. Его театр - это дей­ствительно театр наций. Там соединено все. Уже то хотя бы, что китаец может играть у него Отелло, восхищает меня как сказка. И так во всем.

В свои секреты он никого не пускал. Впрочем, может, и секретов никаких не было? Нет, пожалуй, все-таки

205

были. Иначе зачем ассистентка в какой-то момент по­просила: «А сейчас вам нужно уйти». Ее словами как бы сам Брук вежливо говорил: «Вот это мы вам показали. А дальше - закрыто. Для всех. Приходите на спектакль».

Конечно, он, как и любой режиссер, диктатор. В его театре - культ Брука. Так, думаю, и должно быть. Так и есть - у Стрелера, Питера Холла, Гарольда Принса.